Улыбка Пол Пота - Страница 76

Иззи Янг поднимается по крутой лестнице с пыльными пакетами и папками в руках. Это часть того, что осталось от вверенного ему архива Общества шведско-кампучийской дружбы. Остальное он передал в Лундский университет. Несколько лет Иззи Янг был членом правления Общества.

В США интерес к камбоджийской революции возник после американских бомбардировок Камбоджи. Тогда Иззи Янг связался с Хуот Самбатом и Хинг Сокхомом, представителями правительства в изгнании принца Сианука.

Копаясь в пакетах, он бормочет на смеси английского и шведского. У меня перед глазами мелькают протоколы, дневники, фотографии. Я не осмеливаюсь спросить, что он ищет. Если он вообще что-то ищет.

В старой коробке он находит стопку фотокопий, переплетенных в небольшую книгу. Я узнаю форзац. Это копии «признаний» из S-21. Из книги выпадает снимок, сделанный там же. На нем изображен мужчина с номером на груди. На лице — выражение отчаянья и покорности, которое я столько раз видел на лицах приговоренных к смерти узников S-21.

— Он был моим лучшим другом, — говорит Иззи Янг и протягивает мне книгу.

Я читаю заглавие на обложке. «Hing Sokhom — FUNK USA 1970–1976». Дата казни та же, что у его шведского коллеги, Исуп Кантхи.

— Он был моим лучшим другом, и я уговорил его вернуться в Кампучию после революции.

Он печально смотрит на меня.

— Я его уговорил.

Потом, в другом документе, я нахожу запрос Иззи Янга, переданный шведской делегации перед ее отъездом. Он просит их разыскать Хинг Сокхома, от которого не было вестей с тех пор, как он в 1976 году вернулся в Демократическую Кампучию.

259. [СУББОТА, 26 ЯНВАРЯ 1978 ГОДА]

Хедда Экервальд пишет в своем путевом дневнике:

...

В аэропорту Почентонг мы попрощались. Мы взошли на борт самолета. Внизу стояли Ок Сакхун, Сок Рим, Хынг и другие и махали, глядя нам вслед. Они махали нам еще полчаса, пока самолет не взлетел.

260.

Я приезжаю в аэропорт задолго до отправления самолета. Это новый терминал, горчично-желтого цвета, но сохранилось и кое-что от старого здания. Остался даже большой бетонный навес от солнца с зигзагообразной крышей, который я видел на фотографиях времен принца Сианука. Его также можно увидеть на заднем фоне одного снимка, где Пол Пот и члены Центрального комитета встречают международную делегацию, прибывшую с государственным визитом. Теперь навес оказался немного сбоку от новой постройки.

Именно здесь приземлились шведы на своем китайском самолете. Быть может, в зигзагообразной тени их ожидали Ок Сакхун и остальные.

Они приземлились и сошли по трапу, окруженные незнакомой природой, незнакомой культурой.

Жара и запахи. Ярко-зеленые рисовые поля. Высокие прямые сахарные пальмы, их растопыренные кроны на фоне горизонта.

Окруженные всем тем, что раньше видели только на черно-белых фотографиях.

А под навесом их старые парижские знакомые. Те, что несколько лет назад рассуждали о будущем, казавшемся тогда невозможным.

Но вот это будущее наступило, а они приехали в гости к своим друзьям. К бывшим изгнанникам, теперь занявшим высокие посты в обществе, о создании которого они, возможно, даже не смели мечтать.

Я пытаюсь представить себе, как они были поражены. Как они оглядывались, ошеломленные, стараясь впитать в себя все эти впечатления. Повсюду — Кампучия. Дружеские рукопожатия и доброжелательные улыбки. Страна, о которой они пели, писали и читали. Страна, о которой мечтали.

Приглашение Пол Пота пришло в Стокгольм весной 1978 года. Затем последовали месяцы неопределенного, нетерпеливого ожидания. Весна, перевалившая в лето, оборванные страницы календаря. Апрель и май. Июнь и июль. И наконец август.

Перелет через Пекин, где их ждал Ян Мюрдаль. Китай тоже наверняка поразил их. Путешествие в другой мир, в страну, предложившую альтернативу биполярному мировому порядку. Величественная, богатая и необозримая. Самая густонаселенная коммунистическая страна в мире, с живой революцией, не в пример старой, косной, Октябрьской. Разве это Китай вторгся в Чехословакию в 1968 году? Китай отказался от дальнейшего развития? Вместо того чтобы нападать на своих друзей, Мао Цзэдун объявил культурную революцию, расправившись с бюрократией и застывшими структурами.

Вот где борьба продолжалась.

Наконец двенадцатое августа. Незнакомая страна, пересеченная огромной коричневой рекой Меконг. Они вышли из самолета — одни из первых, кому разрешили въехать в Демократическую Кампучию.

Четверо избранных, четверо лучших.

Результат целенаправленной политической кампании, усиленных занятий и неустанного участия в судьбах угнетенных.

The underdog.

Они рукоплескали сокрушительной победе народной революции над американской военщиной. Они поддержали страну, начавшую с белого листа, страну, созидавшую новый общественный порядок. Не по колониальному и устаревшему западному образцу, а опираясь на собственный опыт и собственные потребности. Страну, созидавшую новую демократию и иной экономический порядок.

Как можно было оценить эти радикальные инициативы? Существовали ли какие-то объективные критерии, или им следовало сделать шаг назад и выждать? Дождаться результата?

Или, говоря иначе, всегда ли надо спрашивать: «Почему?» Неужели нельзя спросить: «Почему бы и нет?»

Мне кажется, они приземляются здесь, в этом самом аэропорту, после того, как в течение многих лет пытались мыслить позитивно. Не приукрашивать происходящее, нет, просто относиться доброжелательно. Они внимательно следили за новостями и выискивали положительные тенденции, а не отрицательные. Боролись с новостной машинерией, которая, похоже, окончательно решила сбросить Кампучию со счетов. Которая докладывала почти исключительно о перегибах и рабском труде, несмотря на то, что были и другие свидетельства, другие сведения. Как, например, обстоят дела с производством риса? Разве пномпеньское правительство не сообщило, что страна только что перешла на самообеспечение? Почему об этом никто не пишет?