Мы сидим за обеденным столом. За окном — темно-зеленое шведское лето, почти осень.
Мы сидим за обеденным столом и говорим о путешествии, которое, как считает Гуннар Бергстрём сегодня, было ошибкой. Во всяком случае, в том виде, в каком оно было предпринято.
Эта поездка осталась в том времени как неуловимый анахронизм. Понятная в тогдашнем контексте, неоднозначная сегодня.
Мы начинаем издалека. Я спрашиваю, были ли у них какие-то особые предписания. Выдвигали ли красные кхмеры какие-то условия?
Он говорит, что никаких ограничений не было: что можно делать, а что нельзя. О чем говорить можно, а о чем — нет. Однако подразумевалось, что они не будут задавать вопросов о муже Анники Андервик Сромее. О человеке, который не мог с ними встретиться, будучи слишком занят «революционными делами».
Он говорит, что они попросили разрешения взять интервью у принца Сианука и у жены Пол Пота Кхиеу Поннари. Они также хотели провести побольше времени в коммуне. Короткие визиты и радостные рукопожатия не позволяют по-настоящему оценить ситуацию в стране.
Их просьбы были отклонены.
Но поездка была далеко не однозначной, и даже сейчас, несколько десятилетий спустя, многое остается непонятным.
Гуннар Бергстрём рассказывает о том, что движение на сельских дорогах казалось таким же оживленным, как раньше. Рассказывает об их первом дне в Пномпене. Как они на двух машинах поехали на юг от столицы. Его как председателя посадили одного в первой машине. Остальные шведы сидели во второй. Они смотрели в окно и видели развалюхи и людей, которые живут прямо на земле, без крыши над головой. Он говорит, его удивило, что от них не скрывают такое бедственное положение. Они тряслись по ухабистым, едва проходимым дорогам между рисовыми полями, непривычные к жаре и незнакомому ландшафту.
Гуннар Бергстрём рассказывает об Аннике Андервик и Хедде Экервальд — как они в первый вечер хотели выйти посмотреть безлюдный Пномпень. И как через несколько минут вернулись, возмущенные тем, что охранники у шлагбаума их не выпустили.
Делегация озвучила свои жалобы. Но при этом ни на что особо не надеясь. Похоже, их опасения оправдались — это был жестко контролируемый визит в целях пропаганды. Но, как ни странно, жалобы возымели желаемый результат. Впоследствии им разрешали ходить где им вздумается в сопровождении безоружного водителя.
Это больше соответствовало их ожиданиям. Камбоджийские революционеры, которых Гуннар Бергстрём знал многие годы, были не похожи на вьетнамских. Они проще в общении и не столь высокомерны. Они всегда подчеркивали, как важно сохранять скромность и помнить о том, в каких условиях живут остальные камбоджийцы.
Кроме того, они больше тяготели к маоизму, нежели к советскому коммунизму. Идеологических разногласий с шведскими друзьями у них почти не было.
Встречаясь с разными людьми во время поездки, Гуннар Бергстрём тоже отметил их непринужденность. Он не почувствовал в них ни страха перед начальством, ни наигранного уважения к партийным чиновникам. Скорее наоборот. Атмосфера была «естественная». При виде иностранцев крестьяне не начинали усердно копать, а, наоборот, расслабленно облокачивались на свои лопаты. Улыбки, дружеские рукопожатия.
Но шведы видели только крестьян. Куда подевалось все городское население? Они предпочитают работать, а не болтать с иностранцами, отвечали гиды. Гуннар Бергстрём качает головой: «Даже тогда я в это не верил».
Однажды красные кхмеры нашли несколько брошенных американских вертолетов. Никто не знал, что с ними делать, потому что все пилоты работали на рисовых полях.
— Не важно, — сказали партийные чиновники. — Революция научит нас летать.
Все по очереди пытались завести вертолет, но безрезультатно. Пропеллеры не двигались.
Наконец самый умный чиновник догадался, что надо сделать. Он сел за штурвал, и вертолет поднялся в воздух.
— Летать просто, — кричал юноша своим товарищам на земле.
Они аплодировали его революционному настрою.
Полетав какое-то время, он решил приземлиться. Это оказалось труднее. Как он ни дергал разные рычаги и ручки, вертолет только поднимался все выше и выше. Когда горючее кончилось, машина рухнула вниз и разбилась.
Остальные чиновники стали совещаться. Они решили доставить с рисового поля одного пилота, чтобы тот показал им, как заводить и сажать вертолет.
Пилота нашли. Он сказал, что согласен научить чиновников.
Они посадили его в кабину, а сами окружили вертолет.
— Смотрите, как надо делать, товарищи, — сказал пилот и завел машину. Поднявшись в небо, он взял курс на Таиланд и улетел прочь.
Неминуемые ежедневные встречи. Всегда безмолвные. Скользящий мимо взгляд. Сен убирает волосы и показывает шрам на макушке. Он рассказывает, что однажды собрал немного листьев, чтобы добавить в рисовую похлебку. Саынг поймал его и ударил по голове прикладом винтовки.
Взмах руки. Удар. Тем же движением Саынг потом раскроит голову отцу Сена. Тело, тяжело падающее рядом с другими телами. Жара. Глухой звук. Ночные шумы.
Они видятся каждый день в деревне недалеко от Такео. Бывший надзиратель Саынг из местной тюрьмы красных кхмеров Краынг Та Тян. И Сен, который добавил в суп листьев и был арестован за «экономический саботаж». За что его били, но, в отличие от отца, оставили в живых.
Они живут в нескольких сотнях метров друг от друга, но друг с другом не разговаривают.
В Краынг Та Тян было уничтожено приблизительно ю тысяч человек. Это одна из тех тюрем, которых официально не существовало.